рефераты курсовые

История развития психологии

p align="left">Несмотря на содержащееся в постановлении указание на необходимость создать “марксистскую науку о детях”, так и не была разработана теоретическая платформа, которая могла бы обеспечить интегрирование знаний о ребенке, добываемых возрастной психологией, возрастной физиологией, социологией и этнографией детства, педиатрией и детской психопатологией. До сих пор не обеспечен системный подход к развивающемуся человеческому организму и личности. Длившийся столь долго перерыв в становлении науки о детях, даже если она на первых порах была весьма несовершенной, является немаловажным обстоятельством, и по сей день приходится преодолевать его негативные последствия.

После разгрома педологии должна была быть “восстановлена в правах педагогика”. Однако, победив педологию, педагогика одержала “пиррову победу”. Она не сумела воспользоваться полученными правами. Не в педологобоязни ли кроется одна из причин обвинения педагогики на протяжении многих лет в ее “бездетности”, в тенденции видеть в ребенке всего лишь точку приложения сил - не то мальчика, не то девочку, а не думающего, радующегося и страдающего человека, развивающуюся личность, с которой надо сотрудничать, а не только лишь поучать ее, требовать и муштровать?

Педагогика, покончив с педологией, выплеснула вместе с педологической водой и ребенка, которым та, когда плохо, а когда и хорошо, но направленно начала заниматься!

Опасения по поводу возможных обвинений в попытках реставрации педологических извращений долгое время сдерживали развитие детской и педагогической психологии не только непосредственно после 1936 г., но и в дальнейшем, в особенности после августовской (1948) сессии ВАСХНИЛ1, на которой был окончательно “определен статус генетики как следующей после педологии “лженауки”, а трехэтажное слово “вейсманист - менделист - морганист”2 стало таким же ругательным, как и слово “педолог”. Причины этого очевидны - в центре внимания сессии ВАСХНИЛ вновь оказалась проблема наследственности н среды.

Изучение того, что есть ребенок, все более заменялось декларированием того, каким он должен быть. В результате складывалось положение (и сейчас препятствующее решению многих практических педагогических задач), при котором представление о том, каким должен быть ребенок, превращается в утверждение, что таков он и есть. Установки, идущие от плохо знавшей реального ребенка или подростка педагогики воспитания, в настоящее время начинают преодолеваться, но долгое время они были господствующими. Реальные достижения психологов, а их отрицать невозможно, возникали не благодаря, а вопреки разгрому педологии.

Имелись серьезные основания для критики ошибок педологии, выразившихся в широкой практике тестирования в школе. В самом деле, в результате недостатков диагностических тестов при их применении на практике ребенок, нередко без должных оснований, зачисляется в разряд умственно отсталых. В последующие годы, очевидно во многом под влиянием опасений воспроизвести “педологические заблуждения”, разработка психологической диагностики была надолго прервана. Несмотря на то, что критика тех лет была направлена против тестов, “выявлявших коэффициент умственного развития” (тесты интеллекта), идиосинкразия к тестам вообще стала препятствием в разработке так называемых тестов достижений, с помощью которых можно было выявлять реальный уровень обученности школьников, сравнивать эффективность различных форм и методов обучения. Надолго установилось недоверие к “личностным тестам”, различным опросникам и “проективным методикам”, которые строились на иных принципах, чем тесты интеллекта. Только в последние годы началась работа по созданию психологической диагностики, валидизации и стандартизации тестов, адаптации зарубежных методик к нашим условиям.

Драматические последствия разгрома педологии сказались на судьбах всей прикладной психологии в СССР, интенсивно развивавшейся в 20-е годы и оказавшейся пресеченной в середине 30-х годов, в период ликвидации еще одной “псевдонауки”, в роли которой на этот раз выступила психотехника -особая ветвь психологии, видевшая свою задачу в осуществлении практических целей психологическими средствами, в использовании на производстве законов человеческого поведения (“субъективного фактора”) для целесообразного воздействия на человека и регулирования его поведения.

Психотехника возникла в начале XX века и получила теоретическое оформление в работах В.Штерна, Г. Мюнстерберга и других психологов-эксперименталистов. Ее основная задача заключалась в разработке основ профотбора и профконсультации, изучении утомления и усталости в процессе труда, закономерностей формирования навыков в упражнении, приспособлении человека к машине и машины к человеку, тренировке психических функций при подготовке рабочей силы и т.д.

В 20-е годы и в первой половине 30-х годов психотехника получила значительное развитие в СССР.

Психотехники в целом правильно понимали пути развития своей науки и ее основную проблематику. Анализ проблематики психологии труда и ее конкретных научных решений свидетельствует, что во второй половине 20-х первой половине 30-х годов психотехники внесли немалый вклад в практику. Этот вклад обещал и мог быть большим, если бы в середине 30-х годов директивно не прекратилась разработка психотехнических проблем. Все это привело к замораживанию на весьма длительный период всей проблематики психологии труда и к изъятию из потребления самого слова “психотехника”. Ликвидация психотехники произошла во второй половине 30-х годов. Немаловажным обстоятельством было то, что И.Н. Шпильрейн (руководитель психотехнического движения) подвергся незаконной репрессии. Свертывалось и преподавание психотехники в вузах. Отрицательное отношение к психотехнике, которая именуется с той поры “так называемой психотехникой”, а то и “псевдонаукой”, еще более усиливается в период повсеместно развернувшейся разносной критики педологии. Усматривая в психотехнике общее с педологией (в связи с использованием тестов), “критики” перечеркивали все достижения психотехнического движения и шли на ликвидацию всей проблематики психологии труда.

25-летний перерыв в развитии психологии труда отрицательно повлиял на общее состояние психологии, с отдаленными последствиями которого она сталкивается и по сей день. Не разрабатывалась многие годы (во всяком случае, до 60-х годов) важнейшая проблематика инженерной психологии; между тем, к примеру, психологические проблемы предотвращения аварийности на производстве в эпоху атомных электростанций и ракетной техники являются кардинальными в психологической практике из-за возможных (а как известно, и реальных) трагических катастроф в государственном масштабе. Главные потерн, которые понесла психология в результате уничтожения психотехники (как и педологии), связаны с тем, что она на многие годы перестала ориентироваться на развитие прикладных проблем, подготовку для этого кадров, уходила от насущных нужд практики, замыкалась в рамках “чистой теории”, тем самым все более отодвигаясь на задний план научно-технического прогресса.

Переломы в развитии науки в 30-50-е годы В развитии общественных и естественных наук можно выделить критические точки развития или же деградации, выявив векторы, определившие дальн-ейшее движение мысли ученых.

Если обратиться к истории общественной мысли и науки в нашей стране в 30-50-е годы, то в ней легко обнаружить критические временные точки, выступающие в качестве аналога года “великого перелома” в СССР, которым, как известно, был объявлен 1929 г. Для философии в этой роли выступил 1931 г. -дата опубликования постановления ЦК ВКП(б) “О журнале "Под знаменем марксизма"”, после чего философская мысль от рекомендованного в 1922 г. В.И.Лениным углубленного изучения гегелевской диалектики ускоренным темпом покатилась к уровню, задаваемому написанным И.В.Сталиным разделом “О диалектическом и историческом материализме” в четвертой главе “Краткого курса истории ВКП(б)”. Год 1938, когда вышел в свет “Краткий курс”, был переломным не только для истории партии, но и для гражданской истории СССР. Годы “великого перелома” могут быть указаны и для других наук. К примеру. 1948.г. стал таким для всего цикла биологических наук после разгрома, который им учинил Т.Д.Лысенко на августовской сессии ВАСХНИЛ, и 1950 г. - для филологических наук, когда они насильственным образом оказались оплодотворены публикацией брошюры Сталина “Марксизм и вопросы языкознания”. Именно в 1950 г. произошел второй “великий перелом” в развитии психологической науки (первый следует отнести к 1936 г., когда были разгромлены педология и психотехника). Второй “перелом” осуществила Объединенная научная сессия АН и АМН СССР, посвященная учению И.П.Павлова. В дальнейшем ей присвоили имя “павловской”.

На сессии были сделаны два главных доклада. С ними выступили верные павловцы К.М. Быков и А.Г. Иванов-Смоленский.

Таким образом, два человека оказались во главе целого куста наук: физиологии, психологии, психиатрии, неврологии, дефектологии да и вообще всей медицины. Происходили трагические события (увольнения антипавловцев, глумление, вынужденные покаяния, инфаркты).

Сессия с самого начала приобрела антипсихологический характер. Идея, согласно которой психология должна быть заменена физиологией высшей нервной деятельности, а стало быть ликвидирована, в это время не только носилась в воздухе, но и уже материализовалась... Особо подчеркивалось, что психология не отвечает принципам диалектического материализма. Что означало в те времена отлучение науки от диалектического материализма? Тогда всем было ясно, какие могли быть после этого сделаны далеко идущие «орг-выводы».

На сессии психологи отстаивали свое право на существование, которое оказалось под смертельной угрозой. При этом они вынуждены были прибегнуть к тому, что может быть названо “тактикой выживания”. Она не сулила каких-либо побед, но во всяком случае могла предотвратить окончательное поражение науки - ее полную ликвидацию.

Под угрозой оказывалось само существование предмета психологии как самостоятельной науки, а не сателлита физиологии внешней нервной деятельности.

Если бы в резолюции съезда было сказано, что психология не имеет своего предмета, то это означало бы ее уничтожение. -Такого рода опыт уже был - уничтожены педология, психотехника, генетика, психосоматика. Поэтому основной пафос и смысл выступлений психологов на съезде - отстаивание предмета своей науки, причем любыми способами.

Между тем, полное искоренение психологии, по всей вероятности, в этот период не предполагалось. Скорее всего, построение психологии сталинской эпохи намечалось как продолжение гимназического курса психологии. Последнее ограничивало ее развитие, но не уничтожило полностью. Сколько-нибудь серьезное изучение личности человека, его духовного мира, межиндивидуальных взаимодействий и т.д. полностью исключалось.

Отрицать, что люди в чем-то различаются, было все-таки нелепо. После павловской сессии такой предмет исследования был найден - это индивидуальные психофизиологические свойства нервной системы человека: сила, уравновешенность и подвижность нервных процессов, и к их изучению надолго свелась вся психология личности.

Отправляясь от работ И.П. Павлова о типах внешней нервной деятельности, Б.М. Теплов и его ученик и сотрудник В.Д. Небылицын сделали попытку углубить понимание природы темперамента. Психофизиологические свойства нервной системы проявляются прежде всего в особенностях темперамента: скорости, интенсивности, темпе психических процессов и состояний. Изучение темперамента - задача, безусловно, достойная, ее решение занимает ученых со времен Гиппократа и Галена, но для периода “павловской” сессии она оказалась и достаточно удобной, не нарушающей “законопослушание” ученых, так как темперамент не характеризует содержательную сторону личности (ее мотивы, ценностные ориентации, сомнения, веру и неверие и т.п.), не выявляет бедность или богатство душевной жизни человека. Душа человека оставалась забытой на обочине дороги, по которой двинулись многочисленные исследователи.

С течением времени удельный вес психо-физиологических исследований существенно снизился, но принципы изучения личности, сложившиеся в предшествующий период, еще долго сохраняли свою инерцию.

Административный произвол лишал науку творческого начала. Однако психология при всех потерях выстояла, вышла из анабиоза, в 60-70-е годы она даже понемногу начала набирать скорость, используя ускорение, которое придало ей осуждение культа личности. В последнее время психология получила новые импульсы для развития. Трудное прошлое -хороший учитель. Психологи не забывают его уроки.

На протяжении долгого времени сохранялся миф о якобы благотворном влиянии “павловской” сессии на развитие психологической науки. Историю психологии, как и предлагал К.М.Быков, делили всего лишь на два периода: “допавловский” (до 1950 г.) и “павловский”. Где-то с середины 50-х годов, в особенности после XX съезда, положение стало меняться: крайности антипсихологизма времен “павловской” сессии явно начали преодолеваться, хотя это и вызывало неудовольствие “верных павловцев”.

Вынужденное следование “компетентным” рекомендациям павловской сессии предельно сузило рамки психологического исследования, сводя их, главным образом, к единственно разрешенной проблематике - “психика и мозг”. И хотя некоторые психологи (к примеру, А.Р. Лурия, Б.М. Теплов, В.Д. Небылицын и другие) и в самом деле обогатили психофизиологию значительными работами, основная масса психологов занималась наполнением своих сочинений к месту и не к месту ссылками на Павлова.

Таким образом, было полностью блокировано и с трудом в дальнейшем восстановлено развитие социальной психологи и психологии личности как социального системного качества индивида. Углубленное изучение личности в ее связях с окружающим миром, его экономическими и политическими проблемами представляло серьезную опасность существующей системе и поэтому исключалось из научного обихода фактически до середины 60-х годов.

Вместе с тем, полностью исключить проблему человека и его особенностей уже было невозможно. Необходимо было произвести такой поворот в исследованиях, который не исключал бы личности человека из круга задач психологии и в то же время мог позволить обойти все острые углы ее рассмотрения, связанные с обращением к представленности человека в социальном окружении.

РОССИЙСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ В НОВЫХ УСЛОВИЯХ: ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ НАУКИ

Ни в одной стране за пределами так называемого социалистического лагеря развитие науки не находилось в такой зависимости от изменений в политической жизни общества, как это происходило в государствах, подверженных влиянию большевистской идеологии. В первую очередь это относится к России. Понятно, что те изменения в экономике и политике, которые произошли в новых условиях, существенно сказались на общей ситуации в российской науке вообще и на обществоведческих науках в частности. Это обстоятельство в полной мере касается психологии. Тоталитарное государство было заинтересовано в существовании лишь такой науки, которая отказывается от анализа психологии человека, чтобы тем самым не привлекать внимание к реальному состоянию дел в общественной жизни. Во второй половине 80-х годов в российской психологии начинают давать о себе знать новые подходы и тенденции, свидетельствующие о начале коренной ломки привычных стереотипов. Эти изменения определяют судьбу науки в новых социально-экономических условиях.

Официальной идеологической базой психологии советского периода был марксизм-ленинизм. Отход психологии от этих, казавшихся незыблемыми и несокрушимыми позиций, при всей его неизбежности и радикальности не имел революционного характера и был, скорее, эволюционным движением, которое за истекшее десятилетие привело к необратимым изменениям в содержании и структуре научного знания.

Сравнительно легко и безболезненно прошло освобождение от традиционной марксистской атрибутики, которая пронизывала все выходившие из печати психологические книги и статьи на протяжении пятидесяти-шестидесяти лет. Ни одна монография, ни один вузовский учебник не мог быть опубликован без обязательного набора цитат и ссылок. Все эти дежурные клише имели значение ритуальной защиты от цензурного контроля. Преодолеть начетнические штампы не представляло труда в связи с тем, что при их исключении из текста серьезных содержательных изменений в нем не происходило. Когда необходимость в подобной страховке отпала, подобные цитаты и ссылки оказались попросту лишними.

Несопоставимо большие трудности были связаны с постепенным изменением традиционных воззрений психологического сообщества, которые десятилетиями формировались с опорой на убежденность в том, что единственно верной, правильной и надежной основой плодотворного развития психологической науки является марксизм. Эта убежденность имеет свои исторические корни. В период становления психологии в советской России важнейшей задачей считалось создание методологических основ конкретных психологических исследований, адекватных как логике науки, так и социальным потребностям. В этой ситуации прежней интроспективной психологии противостояли концепции, претендовавшие на детерминистское объяснение поведения, по существу же являвшиеся механистическими.

Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что многие диалектические идеи, идущие от Гегеля и Маркса, были конструктивным началом разработок, к примеру, психологии развития, основ детской и педагогической психологии и других разделов и отраслей науки.

Ошибка психологов в годы советской власти была не в том, что они обращались к трудам Маркса и Энгельса, а в том, что они видели в этих трудах единственный источник философской мысли, все определяющий в психологической методологии и теории. Такой подход предельно сужал философские основы психологии, вынуждал игнорировать все, что не получало подтверждения в трудах классиков марксизма. Это закрывало весь спектр философских учений, которые могли способствовать развитию психологической мысли.

Следует иметь в виду, что при всей оправданности и необходимости развернувшейся в настоящее время деидеологизации психологии, были бы ошибочными попытки сбросить Маркса “с парохода сов-ременности”, отказаться от обращения к его трудам только на том основании, что коммунистическое руководство превращало его в икону, а его работы в некий “Новый завет”. Маркс - один из выдающихся мыслителей XIX века, и не его вина, что в XX столетии он был канонизирован догматиками, оказавшимися у власти.

В настоящее время деидеологизация науки сняла ограничения с творческой мысли психологов. Однако нельзя рассчитывать на то, что это обстоятельство само по себе обеспечит формирование теоретической базы для развития психологической науки. Деидеологизация необходимое, но еще недостаточное для этого условие, оно только начало перестройки психологии и отнюдь не ее завершение.

Реконструкция историографии российской психологии Прямым следствием деидеологизации психологии стала реконструкция ее историографин. Произошла переоценка тех характетистик психологических теорий и взглядов ученых, которые нашли в недавнем прошлом отражение в трудах историков науки.

Можно указать на некоторые специфические особенности реконструкции историографии в последние годы. Идеологически заданная дихотомия на протяжении многих лет вынуждала историка науки весь массив психологических учений и научную деятельность психологов разнести по двум философским “ведомствам” - материализму и идеализму. Далее все то, что было отнесено к идеализму, глобально характеризовалось как “реакционное”, “консервативное”, не говоря уже об использовании более беспощадных эпитетов явно ругательного свойства. Несколько по-иному обстояло дело с материализмом. Если труды и взгляды ученого оказались отнесенными к механистическому материализму, то это отчасти выступало в роли своего рода индульгенции, позволявшей приступить к изложению его воззрений, разумеется, при заведомо критическом их рассмотрении. Это, к примеру, характерно для оценки работ В.М.Бехтерева. Что касается трудов, которые были воплощением идей диалектического и исторического материализма, то они заведомо приобретали “знак качества”. Таким образом, картина исторического развития науки предельно упрощалась и обеднялась, содержательный анализ подменялся наклеиванием идеологических ярлыков.

Негативные результаты подобного разведения по двум “враждующим лагерям” не только лишали возможности обратиться к трудам и деятельности ученых, заклейменных печатью идеализма (С.Л. Франка, Н.А. Бердяева, Г.Г. Шпета и Других), но создавало труднопреодолимые препятствия при анализе работ многих психологов, чье научное творчество не поддавалось попыткам втиснуть его в дихотомическую схему. Это относится к оценке трудов Н.Н. Ланге, А.Ф. Лазурского, М.М. Рубинштейна и многих других.

Реконструкция историографии российской психологии вместе с тем предполагает включение в сферу исследований углубленное рассмотрение трудов Л.С. Выготского, В.А. Вагнера, Н.А. Бернштейна, П.П. Блонского, Н.Н. Ланге, Г.И. Челпанова, В.С. Соловьева, М.М. Рубинштейна и других ученых. Пока это выполняется лишь в отношении Л.С. Выготского, который оказался в центре внимания как российских, так и зарубежных ученых. Возвращение в историю психологии многих несправедливо забытых имен - задача, которая в настоящее время приобретает приоритетный характер.

Интеграция в мировое сообщество Если до начала 30-х годов все еще сохранялись контакты российских психологов с их зарубежными коллегами, то сразу психологов же после года “великого перелома” (1929) эти связи стали очень быстро истончаться. “Железный занавес” опустился в середине 30-х, наглухо закрыв возможность включения трудов психологов, физиологов, социологов в контекст развития мировой науки. В работе Международного психологического конгресса в Нью-Хэвоне (1929) принимала участие немногочисленная, но представительная делегация из СССР (И.П.Павлов, А.Р. Лурия, И. Н. Шпильрейн, С. Г. Геллерштейн, И. С. Бериташвили, В. М. Боровский). Это был последний “массовый” выезд советских психологов на международный психологический форум. На протяжении последующих десятилетий психология в России стала невыездной. За этот достаточно длительный период она не только оказалась полностью отрезанной от общего потока научной мысли, но и подвергалась гонениям за малейшие попытки обратиться к иностранным источникам, литературе, концепциям, зарубежному опыту. Изоляционизм приобрел особо жесткие черты на рубеже 40-х и 50-х годов в период разоблачительных кампаний против “безродного космополитизма”, “преклонения перед иностранщиной”, “антипатриотизма” и др. Только в 1954 г. появились первые признаки позитивных сдвигов. Так, в Монреаль на Психологический конгресс приехала делегация из СССР, в которой было 7 ученых. С этого времени визиты психологов на Запад участились, прием зарубежных ученых стал возможным.

Кульминационным пунктом в этом процессе явилось проведение в Москве в 1966 г. XVIII Международного психологического конгресса, на который приехали крупнейшие психологи Западной Европы и Америки. После этого события международные контакты советской психологической науки приобрели систематический характер, хотя в количественном отношении были невелики. В дальнейшем они уже не прерывались. Общество психологов СССР вошло в Международный союз психологов. Оказалось возможным постепенное освоение идей, получивших развитие на Западе и фактически неизвестных психологам в Советском Союзе из-за невозможности получить доступ к иностранной периодике и книгам.

Таким образом, могло сложиться впечатление, что сдвиги в сфере взаимодействия с мировым психологическим сообществом обрели принципиально новый характер. Однако это утверждение не будет в должной мере точным.

Только со второй половины 80-х годов оказался возможным кардинальный поворот, снявший идеологическое табу, столько лет перекрывавшее путь к включению отечественной психологии в общий поток мировой психологической науки.

Основная тенденция, которая в этом отношении характеризует конец XX столетия в российской психологии, - это отказ от противопоставления ее зарубежной психологической науке. Отказ от аксиоматического утверждения, что “советская, марксистская психология единственно верное и перспективное направление для развития науки”, привел к изменению ситуации в международных связях российских психологов. Если в недавнем прошлом практически вся зарубежная психология квалифицировалась как буржуазная наука, а иной раз как “служанка империализма”, то теперь эта контраверза “советская-буржуазная” полностью вышла из употребления.

Департизация управления в сфере науки Развитие психологии в годы советской власти жестко определял- ось руководящей ролью коммунистической партии. Ее вмешательство в жизнь научного сообщества началось с конца 20-х годов и приобрело Характер абсолютного диктата к 40-м годам. Отдел науки ЦК отслеживал все отклонения от “генеральной линии партии”, которые обнаруживались или мерещились ему в социальной сфере. Приоритеты в области не только общественных, но и естественных наук, как это было показано выше, определялись специальными постановлениями ЦК. Он же мог объявить любое научное направление, любую отрасль знания “реакционным”, “враждебным интересам рабочего класса”, “лженаукой”. Это в полной мере сказалось на судьбе психологии в СССР. Она не менее двух десятилетий находилась под дамокловым мечом возможной полной или частичной ликвидации.

Партийные чиновники среднего уровня определяли судьбу каждого научного учреждения. Именно они, а не официальные руководители этих учреждений и организаций решали все вопросы в сфере управления наукой: партаппарат диктовал. кого назначить, а кого снять с должности директора научно-исследовательского института, кого послать на конференцию за рубеж, а кого лишить навсегда права выезда, кому быть редактором журнала, какую книгу отметить премией, а какую подвергнуть уничтожающей критике: “Кому быть живым и хвалимым, кто должен быть мертв и хулим, известно у нас подхалимам влиятельным только одним” (Б. Пастернак).

Социальная востребованность психологии В годы советской власти психология развивалась преимущественно как академическая наука. Такой характер имела деятельность основных психологических учреждений. Достаточно сказать, что до начала 70-х годов именно таким являлся единственный в России Психологический институт (основанный в 1914 г. Г.И. Челпановым). И хотя в этом институте и других научных учреждениях были получены существенно важные результаты, практикой они учитывались весьма слабо.

В большей или меньшей степени они оставались невостребованными в связи с тем, что психология не входила в круг наук, без которых в те времена не могли развиваться общество и государство. Более того, исследования мышления, к примеру, завершались или, точнее, обрывались, когда психолог должен был перейти от характеристики механизмов мыслительных процессов к их содержанию, как это, например, и произошло в отношении проблематики менталитета. Функционализм при анализе психики человека, не допускавший перехода к интегральным характеристикам его личности. закрывал дорогу психологии, не допуская ее участия в решении задач, которого ожидали от нее другие области науки. ориентированные на практику.

Изменения, произошедшие в психологии на рубеже 80-90-х годов, в качестве своего прямого последствия имели обращение ее к социальной практике. У психологов исчезли опасения, что правда, которую заключают в себе их изыскания, не понравится власть предержащим. Более того, от психологии ожидают, и не без оснований, что она способна предложить ориентиры для социальной практики, открыть то, что недоступно другим отраслям знаний. К концу XX века в России психология становится востребованной наукой, с большим или меньшим успехом отвечающей вызову времени.

В подтверждение этого положения могут быть использованы прямые ссылки на конкретные факты. За несколько последних лет резко увеличилось число учреждений, в которых представлена прикладная психологическая проблематика. Издаются многие новые журналы, в которых освещаются результаты практико-ориентированных исследований. При существенном сокращении диссертаций, защищаемых по проблематике общей психологии (что само по себе не является отрадным обстоятельством), во много раз увеличился поток диссертационных работ, посвященных проблемам педагогической, инже-нерной, военной, судебной и другим прикладным отраслям психологии.

Следует особо выделить востребованность психологии в сфере образования. Уже одно появление психологической службы в школе и повсеместное включение психологов в работу образовательного учреждения свидетельствует о новом этапе распространения ее влияния на все формы педагогической деятельности. Многообразие типов учебно-воспитательных учреждений, присущее новому времени, диктовало необходимость психологического обоснования работы в этих раз-*нохарактерных образовательных системах.

Так, к примеру, в Москве школьная психо-логическая служба насчитывает около 1000 сотрудников. За короткое время во много раз увеличилось число специалистов в области психологии. Если к началу 80-х годов в России было 6-7 тысяч, то ныне - 25-30 тысяч. Этому способствовала работа свыше 100 психологических факультетов в различных по учебному профилю вузах.

Психологи работают не только в сфере образования, но и в воинских подразделениях, в учреждениях правоохранительной системы, на промышленных предприятиях, в торговле, в семейных консультациях, в медицине, на транспорте, в авиации и космосе и т.д. Перспективы дальнейшего развития психологической науки и практики в России представляются очевидными в ходе социально-экономических реформ.

КАТЕГОРИИ ПСИХОЛОГИИ. АКТИВНОСТЬ

Всеобщей характеристикой жизни является активность -деятельное состояние живых организмов как условие их существования в мире. Активное существо не просто пребывает в движении. Оно содержит в себе источник своего собственного движения, и этот источник воспроизводится в ходе самого движения. Речь при этом может идти о восстановлении энергии, структуры, свойств, функций живого существа, его места в мире, вообще говоря, о воспроизведении любых измерений его жизни, если только они рассматриваются как существенные и неотъемлемые. Имея в виду это особое качество - способность к самодвижению, в ходе которого живое существо воспроизводит себя, - говорят, что оно есть субъект активности. Быть субъектом значит воспроизводить себя, быть причиной своего существования в мире.

Активность как деятельное состояние субъекта детерминирована изнутри, со стороны его отношения к миру, и реализуется во вне - в процессах поведения.

Имея в виду человека как субъекта активности, рассмотрим ее внутренние и внешние характеристики.

ВНУТРЕННЯЯ ОРГАНИЗАЦИЯ АКТИВНОСТИ ЧЕЛОВЕКА

Говоря об активности человека, исследователи обычно подразумевают возможность ответа на следующие основные вопросы: если кто-то проявляет активность, то в чьих интересах и ради чего? Активность - в каком направлении? Каким образом, посредством каких психологических механизмов реализуется активность? Первый вопрос - о мотивационной основе активности. Второй - о ее целевой основе. Третий - об инструментальной основе активности.

Мотивационная основа в активности Как уже было отмечено, живое существо, будучи активным, вос- производит свои жизненные отношения с миром. Это, свою очередь, означает, что оно заключает в себе внутренний образ этих отношений, а они, - если иметь в виду человеческого индивида, - весьма многообразны: откликаться на нужды других людей, веруя, чувствовать в себе присутствие Бога, ощущать себя частью Природы и др. Все это - многообразные формы субъектности человека, как говорят, разные грани его Я. Вполне правомерно считать Я человека множественным.

Во-первых, субъект активности представляет “индивидуальме Я” человека. То, что человек совершает, коренится, как полагает он сам, в его собственных интересах и нуждах: “Я поступаю так, потому что именно Я хочу этого”, “Я делаю это для себя самого” и т.п. Сказанное, конечно, не означает, что человек действует непременно эгоистически, так как действия могут не противоречить и даже соответствовать интересам других людей.

Может возникнуть вопрос: всегда ли, когда человек говорит “Я”, он имеет в виду свои личные интересы, ожидания, нужды? Положительный ответ как бы подразумевается. Однако, если осуществить более тщательный анализ, может выясниться, что подлинным субъектом его активности выступает не он сам, а нечто в нем самом, что на поверку оказывается интересами и ожиданиями другого человека, который выступает истинным субъектом его активности. К примеру, абитуриент, поступающий в вуз, возможно, объясняет окружающим и себе самому, что его выбор сугубо самостоятелен и не зависит от каких-либо сторонних влияний. Проходит время - наступает разочарование. Он вынужден признаться, что выбор профессии был продиктован родителями или друзьями. При этом указания других людей не были осознаны им как “директивы”. За этим признанием - критическая работа сознания, направленная на отделение “голоса” других людей от его собственного.

Во-вторых, субъект активности - это “Я другого во мне”, когда присутствие другого ощутимо и может переживаться как своего рода вторжение в мой внутренний мир. Такой пример с абитуриентом, поступающим в вуз, мы только что рассмотрели. Вместе с тем возможны ситуации, когда интересы Другого вполне совместимы с собственными интересами человека. “Я другого во мне”, следовательно, не означает непременно жертвенности, самоотречения. Последнее отмечается лишь тогда, когда интересы другого ставятся выше собственных.

В-третьих, субъект активности таков, что он не отождествим ни с кем из людей конкретно - надындивидуален. Но в то же время он имеет отношение к каждому, выражая собой то, что должно быть свойственно всем людям, - “человеческое в человеке”: совесть, разум, добро, честь, красоту, свободу. Когда активность человека продиктована этими ценностями, говорят, что ее субъектом является “всеобщее Я” в человеке. Индивидуальное Я здесь слито с “Я другого (других)”.

Для пояснения обратимся к одному парадоксу из истории философской мысли - так называемой “теории разумного эгоизма”. В соответствии с нею даже самые, казалось бы, бескорыстные и благородные поступки могут быть объяснены эгоистическими побуждениями человека. Так, любовь и забота матери о ее ребенке объясняется эгоистическим стремлением заслужить уважение к себе как к матери, надеждой на ответное чувство или заботу о ней в будущем и т.п. В чем ограниченность этого подхода с точки зрения введенного различения между “индивидуальным Я”, “всеобщим Я” и “Я другого во мне”? В тот момент, когда мать действует в пользу своего ребенка, даже претерпевая лишения, она не осознает различия между своими интересами и интересами ребенка; она действует от имени “всеобщего Я”, в котором выражено ее единство с ребенком. Однако как только она сама или кто-то другой начинают анализировать совершенный поступок, источник поведения невольно усматривается исключительно в ее “индивидуальном Я”, которому противопоставляется при этом “Я другого”. Реальные основания ее поведения отражаются в сознании искаженно, рассуждение разрывает единство, присущее первоистокам активности. Теория разумного эгоизма оказывается ограниченной в результате неумения различать дорефлексивные основания активности человека и ее мотивировки, выраженные в последующей рефлексии.

В-четвертых, субъект активности безличен и отождествляется с природным телом индивида (“не Я”): он погружается при этом в стихию природного. В психоаналитических концепциях это активное начало обозначают термином “Оно” (З.Фрейд) и рассматривают как средоточие сил любви (инстинкт продолжения рода) и смерти (инстинкт разрушения, агрессии). “Не Я”, однако, при таком взгляде не исчерпывается сугубо биологическими побуждениями: творчество, альтруизм и даже религиозные устремления иногда рассматривают как проявления чисто природного начала.

Понимание мотивационных основ активности не огранивается обращенностью к различным интерпретациям субъектности человека как деятеля в четырех его ипостасях: “индивидуальное Я”, “Я другого во мне”, “всеобщее Я”, “не Я”. Необходим анализ потребностей, которые удовлетворяет субъект, действуя в мире.

Потребности Переходя от вопроса о том, в чьих интересах разворачивается активность человека, к вопросу ради чего она выполняется, обращаются к категории “потребность”. Потребность - это состояние живого существа, выражающее его зависимость от конкретных условий существования и выступающее источником его активности. Например, состояние нужды, нехватки, отсутствия чего-либо значимого для существования индивида, выступают как интерес, устремленность, энергия действования. Момент зависимости, представленный в потребности, фиксируют термином “потребностное состояние” (А.Н.Леонтьев), имея в виду, что индивид выступает здесь, скорее, как пассивное, “страдающее” существо. Активный же момент потребности заключен в устремлениях индивида(оборотная сторона состояния зависимости). Таково движение перехода потребностного состояния в потребное для индивида состояние; имея в виду этот необходимый для его существования переход, и говорят о мотивах активности, которые мы уже рассмотрели выше.

К человеческим потребностям относятся его витальные нужды и устремления (от “vita” - жизнь): необходимость в пище, воде, во сне, телесных контактах, чувстве безопасности, продолжении рода и т.п.; социальные интересы: необходимость принадлежать группе других людей, вступать в эмоциональные контакты, обладать определенным статусом, лидировать или подчиняться и т.п.; и, наконец, экзистенциальные побуждения: быть субъектом собственной жизни”, творить, чувствовать самоидентичность, подлинность своего бытия, рост и т.п.

Целевая основа активности Процесс удовлетворения потребностей субъекта предполагает достижение им тех или иных целей. В русском языке слово “цель” фигурирует в двух основных значениях: 1) мишень; 2) то, к чему стремятся, что намечено достигнуть, предел, намерение, которое должно быть осуществлено. Именно во втором значении слово “цель” употребляется в психологии.

Цель деятельности есть предвосхищение ее результата, образ возможного как прообраз действительного. Важно различать цели и мотивы активности человека. В мотивах, так же как и в целях, предвосхищено возможное будущее. Но оно соотносится с самим субъектом; в мотивах как бы записано, чем является активность для субъекта, что должно произойти с ним самим. Цели активности ориентированы вовне, в них предвосхищен результат, который должен существовать объективно - будь то художественное полотно, выточенная деталь, доказанная теорема, организационное решение или что-то подобное. Цели, воплощаясь в продуктах активности, не теряют при этом своей принадлежности к миру субъекта: они субъективны по форме, но объективны по своему содержанию. В то время как в мотивах идеально представлен сам субъект, в целях активности представлен ее объект, а именно что должно быть произведено, чтобы мотивы активности были реализованы. В отличие от мотивов, цели человеческой активности всегда сознаваемы. Цель есть предвосхищаемый в сознании результат, доступный пониманию самого субъекта, а также - других людей. Мотивы же - это достояние прежде всего самого субъекта, они могут быть представлены уникальными и глубинными его переживаниями, далеко не всегда находящими отклик и понимание у кого-либо еще.

Следует различать конечную цель и промежуточные цели. Достижение конечной цели равнозначно удовлетворению потребности. Иногда осуществление этой цели совершается в идеальном плане, а не практически. Это бывает, когда, например, человек включен в коллективную деятельность. Выполняя какую-то часть общего дела, он при этом мысленно прослеживает весь процесс до конца, вплоть до завершающего результата. Даже в том случае, когда некоторые звенья этого процесса ускользают от внимания, все равно в поле зрения оказывается результат общего дела, или, по крайней мере, та его часть, на которую человек претендует заранее.

К промежуточным относятся цели, намечаемые человеком в качестве условия достижения цели конечной. Так, доказательство леммы в математике составляет, несомненно, цель действия; но это еще не конечная, а промежуточная цель; конечную цель образует доказательство теоремы, ради которой лемма доказывалась. Еще примеры: художник, делая эскизы будущей картины, преследует промежуточную цель; парашютист, готовясь к прыжку, тщательно укладывает парашют, в ходе чего достигает ряд промежуточных целей, в то время как его конечная цель это сам прыжок и т.п.

Рассматривая сложные виды деятельности, можно заметить, что достижение конечной цели опосредствуется многими промежуточными, причем в первую очередь выдвигаются конечные цели, а в последнюю очередь - те, которые должны быть достигнуты в первую очередь. Искусство построения деятельности и определяется во многом способностью человека в мысли идти от конечных к первоочередным целям, а в действии - в противоположном направлении: от первоочередных, через цепь промежуточных, к конечным.

Процесс постановки цели обозначается как целеобразование. Особую психологическую проблему образует рождение новой цели, начинающей ряд промежуточных. Такие цели называют “надситуативными”, возвышающимися над исходными требованиями ситуации. Предлагая испытуемому ряд однотипных задач, можно видеть, как некоторые участники эксперимента, вместо того чтобы каждый раз снова решать задачу, пытаются найти общий принцип решения, образуя новую цель. Выдвижение новой цели, однако, еще не означает, что формируется новая мотивация деятельности. Речь идет лишь о расширении или углублении целевой перспективы активности при сохранении общей ее направленности.

Ни мотивация деятельности, ни ее цели не могли бы быть воплощены в ее результате, если бы человек не использовал определенные инструменты преобразования ситуации, в которой протекает деятельность.

Инструментальная основа активности Процесс осуществления деятельности предполагает использование человеком определенных средств в виде всевозможных приспособлений, инструментов, орудий. Циркуль, кисть, компьютер, слово, сказанное врачом пациенту или учителем ученику, - все это примеры в широком смысле инструментов активности. Органы человеческого тела также относятся к категории таких средств: в конечном счете, все операции, осуществляемые вовне, связаны с двигательной активностью самого индивида.

Едва ли можно переоценить важность процесса овладения средствами осуществления деятельности. В некоторых психологических концепциях развитие “инструментария” отношения человека к миру отождествляется с процессами социализации - превращением индивида как природного существа в существо социальное. Как бы ни относиться к подобному взгляду, очевидно, что развитие личности немыслимо вне овладения человеком социально выработанными средствами осуществления деятельности.

При использовании тех или иных инструментов человек продуманно или автоматически опирается на имеющиеся у него представления о том, как действовать с ними, применять их. Каждое такое представление может рассматриваться как внутренняя образующая действий, совершаемых во внешнем плане. Совокупность таких внутренних образующих характеризует то, что может быть названо инструментальной основой активности. Другим именем для обозначения инструментальной основы активности является часто используемое в последнее время слово “компетентность”; а это понятие, в свою очередь, в большинстве работ педагогической ориентации раскрывается как знания, умения, навыки.

Знания в этом ряду не сводятся просто к сведениям о мире они выступают здесь в своем функциональном аспекте как предназначенные для чего-то, служащие чему-то. Тот же, по существу, смысл придается термину “функциональная грамотность”, что означает способность людей ориентироваться в системе социальных отношений, действовать по обстоятельствам во всевозможных жизненных ситуациях. Знания как часть инструментальной основы активности тесно взаимосвязаны с навыками.

Навыки - это освоенные до степени автоматизма способы употребления определенных средств деятельности - внешних орудий или органов собственного тела, выступающих проводниками активности. Навыки, проявляясь в действии, характеризуют его как бы изнутри, в виде последовательно извлекаемых из памяти индивида определенных команд, указывающих. что и в каком порядке должно быть сделано для того, чтобы цель действия была достигнута. Чередование этих управляющих воздействий-команд протекает вне поля активного внимания; человек действует, как говорят, машинально. Такие автоматизированные элементы действования встречаются в любой сфере деятельности, ставшей для человека привычной. При всем различии между ними по признаку автоматизированности к навыкам могут быть отнесены шаблонно воспроизводимые операции в трудовой, учебной, бытовой, спортивной, художественной деятельности. Но автоматизации подвергается при этом не вся деятельность, а лишь отдельные ее элементы, некоторые способы употребления средств деятельности. Так, автоматизируется соблюдение орфографических правил, способы написания и соединения букв в слове, но сам процесс письма остается целенаправленным, преднамеренным действием.

На основе знаний и навыков складывается фонд умений человека. К умениям относится освоенная человеком система приемов сознательного построения результативного действия. “Знать” что-либо еще не значит уметь: необходимо владеть способами превращения информации о каком-либо предмете в управляющие воздействия-команды. В отличие от навыков, каждый из которых образован серией автоматически следующих друг за другом команд, обусловленных знаниями человека, умения проявляются в осознанном использовании человеком определенных команд. В результате этих команд нередко извлекаются весьма сложные навыки, комбинация которых ведет к достижению цели. В отличие от навыков, проявляющихся в уже знакомых человеку ситуациях, умениям соответствует более широкий класс ситуаций. Например, человек может проявлять свои умения в новых обстоятельствах деятельности. Адекватность умений обстоятельствам, еще не встречавшимся в опыте, основана на осознанности применения человеком своих знаний и опыта действования. Но из сказанного следует, что грань между тем, что находится в поле умений, и тем, чего не умеет субъект, - размыта. Каждое новое действие, ставя человека перед необходимостью приобретения нового опыта, объективно расширяет круг человеческих умений; опробование своих возможностей вновь расширяет их круг и т.д. Сферу того, что в точности умеет субъект и чего не умеет, очертить невозможно. &том случае, когда человек сам пытается это сделать, т.е. определить грань между доступным и недоступным ему в деятельности, его активность приобретает характер безграничного самосовершенствования. Так рождается Мастер.

Все внутренние образующие активности - ее мотивационная, целевая, инструментальная основы - представляют собой более или менее связное целое. В сочетании с внешними проявлениями активности и ответными воздействиями среды они образуют систему. Так, процессы целеобразования определяются мотивами, а также инструментальными условиями осуществления деятельности. Но верно и обратное. Мотивация зависит от целей и средств их достижения. Справедливость сказанного подтверждается опытом людей, испытывающих, но не осознающих свою потребность в чем-либо, иначе говоря, не видящих той цели, достижение которой равнозначно Для них удовлетворению этой потребности. В этом случае мотив выступает в форме влечения. Появление цели превращает влечение в желание: “я хочу этого!”, и оно существенно отличается от влечения уже тем, что не смешивается с другими переживаниями в данной ситуации, ощущается как импульс к действию и т.п. Наличие средств деятельности придает желанию статус осуществимости: “я волен сделать это!” В некоторых видах деятельности, например побуждаемых мотивом достижения, доступность средств достижения парадоксальным образом снижает ее привлекательность, а в других видах деятельности (например, предпринимательство) гарантированность достижения делает его привлекательным. Очевидно также, что цели, которые избираются человеком, существенно зависят от того, располагает ли человек соответствующими средствами достижения и каковы эти средства. Многообразие связей между мотивационной, целевой и инструментальной образующими активности тщательно исследуется в экспериментальной психологии.

Как уже было отмечено, активность человека не исчерпывается ее внутренними образующими. Наряду с ними выделяются компоненты внешней организации активности, входящие в состав деятельности.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11


© 2010 Рефераты