p align="left">Книга Кавелина, в противовес учению о зависимости жизни человека от материальных причин (и тем самым надежды на изменения ее реальных, земных условий), переносила центр тяжести на “внутреннее обновление”: если миру суждено быть обновленным, то это может совершиться изнутри нас.

Прогрессивная печать подвергла Кавелина резкой критике и даже поставила его психологическую концепцию в связь с крепостническими убеждениями. Кавелин, признавая важность и необходимость обновления психологии, настаивал на незыблемости субъективного метода (“внутреннего зрения”). Особую роль он придавал произвольному характеру процессов сознания.

В произвольности усматривалось концентрированное выражение сущности психического. Детерминизм же считался применимым только к телесным явлениям. Кавелинская книга была прямым вызовом Сеченову, и он вызов принял, выступив сперва с замечаниями на эту книгу, а затем - с трактатом “Кому и как разрабатывать психологию”. Он показал, что вся аргументация Кавелина воспроизводит давние убеждения сторонников интроспекционизма, из-за которого психология и оказалась в состоянии научной нищеты. Кавелин усматривал новизну своего понимания задач психологии в обращении к тому материалу, который физиология не рассматривает, а именно - к памятникам культуры, запечатлевшим духовные устремления и свойства людей. Сеченов, отвечая ему, указывал, что при всей важности историко-культурных материалов, не в них лежит “средство к рассеянию тьмы, окружающей психологические процессы”. Ведь обращаясь к этим памятникам, любой исследователь по необходимости приходит к обыденной психической жизни, которую Кавелин описывает в традиционных понятиях о сознании как внутреннем опыте, о воле как особой, независимой от внешних причин силе. Кавелин не оставил сеченовскую критику без ответа. Он писал, что большинство возражений в его адрес - плод недоразумений, “которыми так богата русская земля”.

Сеченов - физиолог и потому обратил внимание на соматическую сторону. Он, Кавелин, представитель гуманитарных наук и потому склонен интересоваться высшими психическими проявлениями. В действительности же дело заключалось не в различии профессиональных интересов, а в различии двух мировоззрений и потому двух направлений в объяснении психической деятельности и ее субъекта - человеческой личности.

Следуя антропологическому принципу, Сеченов отклонил версию о том, что в человеке сочетаются “две натуры” - телесная и духовная. Основой целостности человека является единая природа, представленная в различных нераздельных формах. Психическое - одна из этих форм, познаваемая такими же объективными методами, как и все остальное, открытое естественнонаучному уму мироздание. Психическое имеет свои законы. Однако это не дает оснований возводить его в ранг особой сверхтелесной сущности, познаваемой только изнутри, посредством самонаблюдения.

Сеченовский план разработки новой психологии сложился в полемике с Кавелиным, который в России защищал утвердившийся на Западе взгляд на психологию как науку о сознании. Сильная сторона этого плана заключалась в утверждении объективного метода, в том, что были заложены краеугольные камни науки о поведении и его психической регуляции. Слабая же сторона была обусловлена тем, что в программе, где единство организма виделось проистекающим из его укорененности в нерукотворной природе, история и культура как мощные силы, преобразующие человеческое существо, оказывались внешними по отношению к этому единству.

Кавелин был прав, указывая на сферу культуры как источник тех влияний на человеческую психику, которые неведомы физиологии. Однако сама психика мыслилась им в понятиях, выработанных традиционными учениями о ней как сфере внутреннего опыта, собираемого благодаря способности души наблюдать за тем, что в ней происходит. Это неизбежно влекло к так называемому психологизму, т.е. объяснению социокультурных процессов действием внутрипсихических сил.

А.А. Потебня. Язык народа как орган, образующий мысль Психологизм был присущ возникшему у середине прошлого века в Германии направлению, выступившему под названием “психология народов”. Она притязала на изучение народного, а не индивидуального сознания. В своем проекте психологии как самостоятельной науки Вундт предусматривал два раздела: физиологическую психологию, объектом которой служит индивид, и этническую, исследующую по продуктам культуры (языку, мифу и др.) душу творящего их народа. Ни в одном, ни в другом Вундт не был оригинален. Физиологическая психология опиралась на лабораторные опыты, открывшие закономерности работы органов чувств. Что же касается психологии народов (этнопсихологии), то первыми ею занялись ученики И.Гербарта Х.Штейнталь и другие, издававшие специальный журнал “Психология народов и языкознание” (первый том вышел в 1860 г.). Издатели руководствовались идеей о том, что первоэлементы психики (согласно Гербарту, ими служат представления) объясняют “дух народа”, каким его запечатлевают язык, обычаи, мифы и другие феномены культуры.

Это и был путь психологизма. В научный оборот вошли факты, которые не интересовали физиологическую психологию. Однако опора на гербартианскую концепцию “статики и динамики представлений”, уходящую корнями в индивидуалистическую трактовку души, не могла объяснить, каким образом факторы культуры формируют психический склад народа.

Радикально иную позицию занял русский ученый А.А. Потебня (1835 1891). Он создал новаторскую концепцию развития мысли, основанную на принципе внутренней связи этой мысли с историей языка как органа народного творчества (“Мысль и язык”, 1862). При этом в противовес трактовке языковых форм, сводящей их к динамике процессов в сознании, с одной стороны, и выведения их из рационально-логических правил организации знания - с другой, доказывал, что язык и его внутреннее строение (определяющее умственную работу индивида) имеют свои уникальные объективные законы. Под их действием формируются психические процессы, которые в конечном счете являются “произведением народа как одного мыслителя - единого философа”.

Сознание зарождается с языком на определенной ступени развития психики. Досознательному уровню психической жизни свойственно чувственное познание, преобразуемое и приобретающее качественно новое строение благодаря вовлеченности его субъекта в речевое общение. Причем слово только в устах другого может стать понятным для говорящего.

На фактах истории языка Потебня доказывал, что врожденных категорий времени, пространства, причины и других люди не имеют, что они рождаются только со способностью чувственного восприятия и оформляются при овладении словом. Используя издавна применяемое в психологии понятие об апперцепции, он трансформировал его, выдвинув положение об “апперцепции в слове”. Тем самым акт сознания субъекта выступал в качестве производного от языковой структуры, которая объективна и не зависит от индивидуальных свойств личности и понимание которой обусловлено принадлежностью к одному и тому же народу.

Психология, согласно взглядам Потебни, призвана стать генетической наукой, с тем чтобы исследовать “историю возникновения душевных явлений в пределах личной, племенной, народной жизни”. Орудием построения ее предмета служит язык, который есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее. Из этого в качестве ключевой для психологии выступает задача показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, “обнимающих” отношение личности к природе.

Проводя аналогию между развитием сознания в филогенезе и в онтогенезе, Потебня считал, что законы языка требуют создания нового отдела в психологии, содержанием которого должно быть исследование отношений личного развития к народному. Причем зависимость индивидуальной психики от надындивидуальных творений народа вовсе не означает в понимании Потебни их пассивного восприятия. Он неизменно отстаивал принцип активного отношения отдельных лиц к действительности, настаивал на том, что во всех случаях их жизнь следует трактовать как самодеятельность, ставя в центр объяснения отношений между мыслью и языком творческое начало в жизни личности.

Потебня стимулировал появление ориентированной на его идеи научной школы, поставившей задачу разработки проблем теории и психологии творчества и издававшей специальный журнал, посвященный этой проблематике. Идеи Потебни имели основополагающее значение для развития культурно-исторического направления в русской психологии.

Изучение детской психики в контексте педагогической антропологии Антропологическая идея своеобразно преломилась в разработке проблем детской психики в соответствии с актуальными социальными запросами страны после отмены крепостного права. Лидером этого направления исследований стал К.Д.Ушинский (1824-1870).

Система взглядов Ушинского изложена в его труде “Человек как предмет воспитания” (1867), в предисловии к которому указывалось: “Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях”.

Педагогика может, по Ушинскому, успешно разработать план воспитания целостной личности, только опираясь на весь комплекс наук о человеке, в центр которого ставится психология. Задавшись мыслью, “нельзя ли внести в наше только что пробуждающееся педагогическое мышление сколь возможно точное и ясное понимание тех психических и психофизических явлений, в области которых это мышление необходимо должно вращаться”, Ушинский стремился отобрать все наиболее важное и перспективное. Правда, в философской части своей педагогической теории он провозгласил полярность нервной системы как чистого механизма и души как самостоятельной сущности. Но в конкретном научном исследовании он не остановился на этом и искал способ заполнить пропасть между машинообразно работающим мозгом и бестелесной, произвольно действующей душой.

Фундаментальной категорией Ушинский считал полурефлексы, к которым относилось все многообразие навыков и привычек. Им отводилось важнейшее место в воспитательном процессе. Вряд ли кто-нибудь в мировой литературе охарактеризовал с такой полнотой и красочностью педагогическое значение навыков и привычек, как Ушинский. Различие между рефлексами и полурефлексами заключается не в степени зависимости (большей или меньшей) от нервной системы, а в том, что полные рефлексы установлены самой природой в организации нашего тела, тогда как полурефлексы есть результат воспитания, упражнения. Открытие Сеченовым центрального торможения служило Ушинскому опорой в представлении о нейромеханизмах полурефлекса, хотя в целом сеченовское учение о рефлексах головного мозга он не принимал.

Считая привычку “усвоенным рефлексом”, Ушинский видел всю обширность возможности через посредство привычки вносить в нервный организм человека существенные изменения, дающие ему те способности, которых он не имел от природы”, т.е. решать главную задачу педагогики. При этом на передний план выдвигалось нравственное значение привычки: Добрая привычка есть нравственный капитал, положенный человеком в свою нервную систему. Тем самым нравственная детерминация, идущая, согласно Ущинскому, от общих устоев жизни народа, выступала как решающая сила в построении специфически человеческого уровня деятельности нервной системы. Благодаря такому широкому подходу открылась возможность преодолеть механицизм и создать естественнонаучное “обеспечение” для передовой педагогики, задача которой, по Ушинскому, - физическое, нравственное и умственное совершенствование человека.

Вопросам педагогической психологии, физического образования, семейного воспитания, индивидуальным и типологическим различиям между детьми был посвящен ряд работ русского ученого П.Ф.Лесгафта (1837-1909). Руководствуясь принципом сенсомоторного единства, он разработал теорию физического образования, в качестве главной цели которого утверждалась сознательная физическая работа. Однако неправомерно ограничиваться гимнастическими методами, направленными на то, чтобы развивать одни лишь физические силы человека: “Имея в виду задачи физического развития детей в школе, мы находим такой прием неудовлетворительным, потому что школа должна развить в ребенке не только силы, но главным образом умение управлять ими, умение целесообразно применять их к деятельности”. Таким образом, физические упражнения подчинялись более широкой задаче общего психофизического формирования личности; Не развитие мышечного, исполнительного аппарата самого по себе, а в первую голову развитие умения им управлять становилось ключевым для теории и практики физического воспитания.

Управление телом - категория сенсорно-интеллектуального порядка. Мышечные движения необходимо предполагают знакомство с пространственно-временными отношениями. Оно начинается в сфере элементарной чувствительности, а в дальнейшем переходит к свойственной человеку сознательной регуляции движения, для которой характерно оперирование словесными значениями. Сознательное управление поведением возможно, согласно Лесгафту, только на основе слова. Отсюда и его принцип учить ребенка управлять движениями посредством слова. Способность перейти от чувственно-образной регуляции к словесной рассматривалась как важнейшее условие воспитания самостоятельности поведения.

Важное место Лесгафт отводил реальным действиям, признавая за ними роль проверочного средства умственных действий: “Всякая умственная работа, не проверенная действием, не в состоянии способствовать усвоению причинной связи замечаемых явлений настолько, чтобы понять эту связь и выяснить законы, лежащие в основании их проявлений”.

Физическое образование поэтому выступает в системе Лесгафта не только как предпосылка воспитания умственного в том смысле, что физически развитый и закаленный организм -благодатная почва для духовной деятельности. Такой организм способен сознательно управлять мышечными актами, менять в случае необходимости стратегию поведения, сравнивать и контролировать как его отдельные звенья, так и их взаимодействие. Иначе говоря, воспитание ума и воспитание тела - один процесс, а не два.

Как уже отмечалось, психология сближалась со школьной педагогикой под давлением насущных общественных запросов. Недостатки традиционной дидактики породили стремление заменить ее данными экспериментальной психологии. Под давлением этой установки развернулись исследования в различных странах. В Германии активно работал Э. Мейман (1862-1915), в России - А.П. Нечаев (1875-1943) с большой группой последователей, в том числе учителей. Приборы и методики, созданные в университетских лабораториях, переносились в класс и прилагались к решению конкретных учебных и воспитательных задач.

Считая, что экспериментальная психология демонстрирует “ярко выставленный ею идеал точности и доказательности исследования”, Нечаев надеялся преобразовать с ее помощью далекую от такого идеала педагогику. Он наметил программу экспериментально-психологического решения спорных вопросов методики и дидактики, предлагая пересмотреть с этих позиций учебные планы, методы, существующую систему упражнений, формы проверки знаний и т.д.

УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ПРОФЕССОРА ПСИХОЛОГИИ

Сеченов был профессором физиологии, Кавелин - права, Потебня - филологии. Их профес-сиональные занятия не требовали обращения к психологии. К ней их влекла логика научного поиска в своей предметной области. Наряду с ними психология стала предметом специального изучения и преподавания на университетских кафедрах философии. Здесь не сложилось новаторских концепций и школ в области психологии. Тем не менее проделанная на этих кафедрах работа не была напрасной. Она внесла свою долю в развитие психологической мысли в России. В Московском университете профессором философии с 1863 г. по 1874 г. был П.Д.Юркевич, о выступлении которого против “антропологического принципа” Чернышевского и тем самым против естественнонаучного объяснения психики уже было сказано.

Это выступление скорее всего и побудило университетское начальство пригласить Юркевича из Киевской духовной академии на кафедру философии.

Отстаивая версию о вечности и неизменности идей (в духе платонизма), Юркевич соединял с ней учение о том, что постижение истины не является чисто познавательным актом, но сопряжено с религиозными убеждениями человека, его верой и любовью к Богу.

Юркевич оказал большое влияние на студента физико-математического факультета Владимира Соловьева, который одно время был завзятым материалистом и поклонником Бюхнера, объяснявшего душу движением молекул. После смерти Юркевича на освободившуюся кафедру претендовали его ученик В.Соловьев и профессор Варшавского университета М.М. Троицкий. Последний был назначен ординарным профессором, а Соловьев - доцентом, вскоре, однако, отстраненным от работы в университете.

М.М. Троицкий (1835-1899) в свое время, будучи слушателем Киевской духовной академии, также обучался философии у Юркевича. Это было в начале 50-х годов. Но с тех пор многое изменилось в русском обществе и чуждая Юркевичу идея о связи психологии с быстро развивавшимися естественными науками приобрела у молодого поколения аксиоматический характер. Это сказалось на дальнейшей работе Троицкого. Он, воспитанный на психологических концепциях Бенеке, Герберта, Дробиша и других немецких авторитетов, склонных к чуждым методологии естественных наук построениям, сделал выбор в пользу английских психологов. Преимущество их позиции он видел в опоре на индукцию как способе обобщения частных фактов в противовес умозрительному выведению фактов из метафизических постулатов о душе, ее свойствах и др.

Английская научная мысль прошлого века, тесно связанная в своих методологических ориентациях с успехами естествознания, изменяла общий облик западной психологии. “Логика” Джона Стюарта Милля стала настольной книгой натуралистов.

Господствовавший в Англии ассоцианизм утверждал детерминистский подход к сознанию. В работах Спенсера и Бена ассоциация трактуется как фактор приспособления организма к среде. Гельмгольц почерпнул у Милля понятие о бессознательных умозаключениях, переводя его на язык работы зрительной системы, строящей чувственный образ с помощью мышц, операции которых совершаются по типу этих умозаключений. Сеченов в работе “Элементы мысли” поставил задачу “согласить Спенсера с Гельмгольцем”. Ассоциации выступают не как связи в бестелесном сознании, а как связи в организме, решающем свои биологические задачи. Изучение английской литературы, запечатлевшей новое понимание психических процессов, делает Троицкого ее пропагандистом. Он противопоставляет ее немецкой психологии, метафизической, оторванной от реальных проявлений жизни духа.

Преимуществам английской психологии перед немецкой была посвящена его работа “Немецкая психология в текущем столетии” (1867), имевшая большой успех, ибо она вносила в русскую литературу свежую струю в объяснение перспектив развития психологического знания. Любопытно, что когда Троицкий пришел к своему учителю Юркевичу с просьбой поставить его работу на защиту в качестве докторской диссертации, Юркевич, хотя он и симпатизировал Троицкому, ответил: “Если бы я одобрил Ваш труд, то меня сочли бы варваром действительные знатоки философии и все образованные люди”.

Апология опытного познания в противовес метафизическим системам воспринималась как нечто еретическое, хотя “опыт” в понимании Троицкого означал нечто иное, чем понимаемое под ним Сеченовым и другими естествоиспытателями. Имелось в виду изучение того, что говорит субъекту наблюдение за собственными состояниями сознания, иначе говоря - прямые свидетельства интроспекции. Это была линия позитивизма, которую Троицкий первым проводил в русской психологии в противовес доминировавшей до него на университетских кафедрах метафизической философии и схоластической трактовке психических явлений. Тем не менее позитивистский подход сохранял принцип противопоставления душевных явлений (как “явлений духа самому себе”) телесным, которые трактовались в качестве “внешних для нашего сознания” и потому не входящих в предметную область психологии. Эта установка руководила пером Троицкого, когда он создавал второй свой большой труд “Наука о духе” (в 2-х т., 1888). Хотя В.Соловьев писал, что по этой книге “никакой западный европеец ничему не научился бы”, для русского читателя книга содержала свежие идеи, близкие представлениям Бена и Спенсера, вносившим, в частности, в психологию принцип развития.

К заслугам Троицкого следует отнести организацию Московского психологического общества (организационное заседание прошло в январе 1885 г.), ставшего трибуной широкого обсуждения психологических проблем и центром консолидации и формирования молодых кадров отечественных психологов. Работа общества вызывала интерес у широкой научной общественности. Возник вопрос об издании специального журнала.

Наряду с Троицким активное участие в этой работе принял сменивший его на кафедре в 1886 году Н.Я.Грот (1852-1899).

Как и Троицкий, он проделал в своем духовном развитии сложную эволюцию. Начиная как психолог-позитивист, он изложил результаты своих первых исследований в работе “Психология в ее истории и главных основах” (1880), где утверждалось, что основным фактом душевной жизни является “психический оборот”, который складывается из четырех моментов: объективной восприимчивости, субъективной восприимчивости, момента субъективно-деятельного и момента объективно-деятельного. Чувства соответствуют второму моменту этого оборота.

Эта схема Грота являлась, по существу, переводом на спиритуалистический язык сеченовских представлений о рефлекторной природе психологического акта. Психологический акт трактовался как проявление духовной силы, которой противостоит пассивная материя. Процессы, совершающиеся в этой материи, есть физическая энергия, но они способны трансформироваться в психические процессы, также обладающие энергетическим потенциалом.

Версия о психической энергии представляет собой попытку придать духовным силам такой же объективный характер, как и материальным, физическим. Эти соображения, несовместимые с естествознанием, вносили в объяснение психики “спиритуалистический подход”.

Вместе с Троицким Грот активно содействовал организации Московского психологического общества и журнала “Вопросы философии и психологии”.

После смерти Н. Я. Грота в 1899 г. председателем Психологического общества (до его закрытия в 1918 г.) становится Л.М.Лопатин (1855-1920), с детских лет тесно связанный дружескими отношениями с В.С.Соловьевым.

Л.М. Лопатин наряду с философскими сочинениями писал психологические, сосредоточившись на доказательстве целостности души и свободы воли, трактуя эти проблемы метафизически - с антидуалистических позиций и решительно отвергая идею детерминизма. Единство психических функций он объяснял действием сверхвременной субстанции-монады, которую представлял в духе Лейбница.

С 1905 до 1918г. Лопатин был редактором журнала “Вопросы философии и психологии”. В нем печатались оригинальные статьи не только по философии, но и физиологии, психологии, патопсихологии, истории, а также критические обзоры работ западных исследователей в этих областях знания. Лопатин, предоставляя страницы журнала ученым естественнонаучной ориентации (С.С. Корсакову, А.Н. Бернштейну, А.А. Токарскому и др.), вел с ними дискуссии, где отстаивал версию о душе как нематериальной сущности и производящей причине психических явлений.

Редакция журнала стала своего рода неформальным форумом. Здесь философы, психологи, психиатры выступали с докладами, в острых спорах приверженцы спиритуализма сталкивались с учеными, отстаивавшими естественнонаучные воззрения на психику как функцию мозга.

К идеалистическому направлению примыкали такие философы, как Ю.Ф. Самарин (1819-1876) - один из идеологов славянофильства (участник подготовки крестьянской реформы 1861 г.). Отрицая возможность объективного позитивного знания психических явлений, он настаивал на том, что его следует заменить личным сознанием и убеждением. Убеждение, хотя и не опирается на научные доказательства, имеет, с его точки зрения, характер объективной истины. Развивая эту мысль, Самарин отмечал, что необходимо сочетать отвлеченно-логическое и цельное мышление. При этом западная наука развивается преимущественно на основе отвлеченного мышления, представляя собой рассудочную систему, в то время как российская должна быть построена на началах цельного мышления. Самарин одним из первых в спорах о психологии отвергал грань между знанием и верой. В дальнейшем эту точку зрения развивали в своей теории интуитивизма Лосский, Франк и другие.

По своим взглядам на роль психологии и ее место в системе гуманитарных наук к Самарину был близок А.А.Козлов (1831-1901), издатель первого в России философского журнала “Философский трехмесячник”. Согласно Козлову, философские знания могут приобрести характер верховной истины, которая обнимет результаты всех наук, в том числе и психологии. Основу развития отечественной психологии Козлов видел в концепции, близкой персонализму, утверждавшему личность в качестве высшей духовной сущности. Ему принадлежит попытка соединить рационалистический характер теории Лейбница с иррационалистическими течениями в России.

Видным представителем идеалистического направления психологической мысли был М.И. Владиславлев (1840-1890), профессор, впоследствии ректор Петербургского университета. Благодаря ему психология в этом учебном заведении стала одной из ведущих дисциплин. Он не только переводил и популяризировал взгляды немецких психологов, прежде всего Канта (как впоследствии и его ученик А.И.Введенский), но и разработал собственный курс опытной психологии, центральное место в котором занимали проблемы воли и нравственности.

Владиславлев был также одним из первых психологов, применивших“энергетический закон к психологии, что было новинкой в 70 80-е годы прошлого века. Интересно, что, как и позднее Фрейд, он пытался связать “энергетическую теорию” с забыванием и воспроизведением, говоря о том, что бессознательные состояния и забывание характеризуются минимумом энергии. Одним из первых он ввел в курс психологии очерк истории развития психологических взглядов, что давало возможность понять связь современных (для того времени) психологических взглядов с прошлым опытом.

Как мы видели, на большинстве университетских кафедр разрабатывались теории, в которых предмет психологии представлялся в качестве бестелесной сущности, познаваемой во внутреннем опыте. Это была позиция, противоположная сеченовской, которую принимало большинство русских интеллектуалов, интересующихся вопросами психологии. По этому поводу имеется свидетельство одного из непримиримых идейных противников Сеченова. Г. И. Челпанова (1863-1936).

После успешной работы в Киевском университете (который со времен Юркевича был центром консолидации противостоящих естественнонаучной психологии сил) и защиты докторской диссертации “Проблема восприятия пространства”, он перешел в Московский университет. Широкую известность приобрела его книга “Мозг и душа”, вышедшая в 1890 г. и затем множество раз переиздававшаяся. В 5-м издании, отстаивая положение о том, что психические явления могут быть познаваемы путем самонаблюдения, Челпанов писал: “Для нас, русских, этот вопрос представляет интерес потому, что он в одно время был предметом журнальной полемики между Кавелиным и Сеченовым. Кавелин говорил, что основной прием, при помощи которого можно строить психологию, есть "внутреннее зрение", психическое зрение. Сеченов, физиолог, утверждал, что такого "внутреннего, психического" зрения вовсе нет и быть не может. Общественное мнение стало на сторону Сеченова, и в настоящее время у нас господствует взгляд, по которому метод самонаблюдения должен быть признан методом ненаучным”. В этой оценке Челпановым дискуссии, имевшей чуть ли не полувековую давность, заслуживает внимания констатация того, что сеченовский взгляд остается в научно-общественном мнении господствующим.

И это после множества трудов московских профессоров (Троицкого, Грота, Лопатина, Челпанова и др.), где душа и ее внутреннее зрение трактовались как основной предмет психологии!

РАЗВИТИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ В РОССИИ

Успехи психологии были обусловлены применением эксперимента. Научная молодежь в России тоже стремилась освоить этот метод. Многие из тех, кто увлекся психологией, отправлялись с этой целью в Германию, в Лейпциг, ставший благодаря Вундту Меккой экспериментальной психологии. Эксперимент требовал организации специальных лабораторий. В России первые робкие попытки поместить в лабораторию не лягушку или собаку, а человека с его бессмертной душой предпринимались отдельными энтузиастами из круга медиков. Первым из них был казанский врач В.М. Бехтерев. В Москве пионером этого направления выступил А.А. Токарский, в Юрьевском (ныне Тарту) университете В. В. Чиж, в Харьковском - П. И. Ковалевский.

В 1893 г. Бехтерев из Казани переехал в Петербург, заняв кафедру нервных и душевных болезней в Военно-медицинской академии. Восприняв сеченовские идеи и концепцию передовых русских философов о целостности человека как существа природного и духовного, он искал пути комплексного изучения деятельности человеческого мозга. Пути достижения комплексности виделись ему в объединении различных наук (морфологии, гистологии, патологии, эмбриологии нервной системы, психофизиологии, психиатрии и др.). Бехтерев сам вел исследования во всех этих областях. Будучи блестящим организатором, он возглавил многие коллективы, создал ряд журналов, где публиковались статьи также и по экспериментальной психологии. Его любимым детищем стал организованный им Психоневрологический институт. В нем лабораторией психологии ведал врач по образованию А. Ф.Лазурский (1874-1917).

В 1897 г. в выходившем под редакцией Бехтерева журнале “Обозрение психиатрии” была опубликована первая статья Лазурского “Современное состояние индивидуальной психологии”, посвященная проблеме индивидуальных различий. Рассматривая первые достижения этой науки, он подчеркивал, что ее целью является исследование того, как видоизменяются душевные свойства у различных людей и какие типы создают они в своих сочетаниях.

В своей работе “Очерк науки о характерах” (1909) Лазурский разрабатывал оригинальную концепцию “научной характерологии”, в основе которой лежала идея о том, что индивидуальные особенности человека связаны с деятельностью нервной системы. Позиция Лазурского во многом отличалась от взглядов Штерна, Бинэ и Гальтона, так как он считал необходимым не ограничиваться прикладными исследованиями, но доказывал важность формирования основ научной теории индивидуальных различий. С его точки зрения чисто прикладной подход к ним сводится в конце концов к полному отрицанию возможности планомерного и систематического изучения людских характеров. Эта точка зрения противостояла, с одной стороны, прагматическому подходу тестологии, а с другой - распространенному в немецкой психологии мнению (которого придерживались Вундт, Дильтей и другие ученые), будто повседневный опыт, наблюдательность, сопереживание - самый лучший источник познания душевного склада личности.

Утверждение индивидуальной психологии как теоретической дисциплины не умаляет, как подчеркивал Лазурский, значения опыта, прежде всего наблюдения и эксперимента, о важной роли которых писал ученый. При этом он рассматривал эмпирические данные о различных психических процессах не изолированно, но в системе, доказывая, что главной задачей экспериментального исследования является построение целостной картины человека. Исходя из наклонностей, способностей, темперамента и других индивидуальных качеств человека, возможно построение полной естественной классификации характеров, которая и составит, по мнению Лазурского, основу новой науки.

Неудовлетворенность лабораторно-экспериментальными методами, существовавшими в начале века, побудила Лазурского искать другие способы психологического исследования. Он выступал за естественный эксперимент, при котором преднамеренное вмешательство в жизнь человека совмещается с естественной и сравнительно простой обстановкой опыта. Благодаря этому мы исследуем не отдельные психические процессы, как это обычно делалось в тот период, но психические функции и личность в целом. Этот подход, изложенный в работе Лазурского “Об естественном эксперименте” (1911), имел особенно важное значение для возрастной психологии и педологии, так как естественный эксперимент в этом случае часто дает не только более полные, но и более объективные данные по сравнению с лабораторным экспериментом, часто неприемлемым в детской психологии.

В курсе лекции “Общая и экспериментальная психология” (1912) Лазурский утверждал, что темперамент и характер составляют эндопсихическую, прирожденную сторону личности. Другая сторона, экзопсихическая, характеризует отношение человека к окружающей действительности.

Введение категории отношения было шагом вперед по сравнению с механистическим представлением, согласно которому воздействия среды на организм происходят по типу внешних толчков. А ведь именно такое представление доминировало тогда в дифференциальной психологии, не знавшей никаких других факторов, кроме наследственности и механистически понятой среды.

Ученик Лазурского М.Я. Басов (1892-1931) в своих работах “Методика психологических наблюдений над детьми” (1926), “Общие основы педологии” (1931) развивал идеи Лазурского о роли естественного эксперимента как ведущего при исследовании психики детей. Большое внимание Басов уделял популяризации и введению в педагогическую практику метода наблюдения, разрабатывая схемы наблюдений, а также методику анализа полученного при наблюдении и естественном эксперименте эмпирических данных. Доказывая, что научная психология должна опираться на объективное, внешнее наблюдение, Басов писал, что это единственный метод, “который может быть применен ко всем формам развития психических функций”.

Если роль наблюдения связана прежде всего с широкими возможностями его применения, то значительная роль естественного эксперимента соотносилась Басовым с его возможностью сохранения естественных связей со средой, что практически исключается в лабораторном эксперименте. Поэтому при исследовании социокультурной среды, определяющей психическое развитие человека, естественный эксперимент имеет более важное значение, чем лабораторный, писал Басов, подчеркивая что “разработка этой методики является одной из самых важных и насущных задач современной психологии”.

Говоря о необходимости нового понимания предмета психологического исследования, Басов выдвинул совершенно новый подход к взаимодействию человека со средой. Главное положение теории Басова - идея о том, что человек есть активный деятель в объективной, закономерно организованной среде. Таким образом, он впервые показал, что активность человека проявляется не только в приспособлении, но и в изменении среды, а сама среда не аморфная масса, но определенным образом структурированная ситуация.

А.А. Токарский (1859-1901) прославился в Москве (и за границей) как мастер применения гипноза в психотерапевтических целях. Частная практика позволяла ему вкладывать свои сбережения в обустройство психологической лаборатории. Замысел Челпанова простирался значительно дальше. Он рассчитывал на охват научными, опытными методами всего круга явлений, изучаемых психологией как дисциплиной, отличной и от философии и от физиологии. Этот замысел лег в основание программы исследований, консолидировавшей молодежь вокруг ее автора и своего учителя. Эту школу прошло около 150 человек. Из нее вышли те, кто стал впоследствии лидирующими фигурами в советской психологии, в том числе К.Н.Корнилов, П.П. Блонский, А.А. Смирнов, Н.И. Жинкин, С.В. Кравков, Б.М. Теплов, А.Н. Леонтьев и др. Все они были яркими индивидуальностями. Но в том и заключался талант Челпанова как великолепного организатора школы, что он высматривал в новом поколении одаренную молодежь, способную самоотверженно заняться не сулящим материальной выгоды и не дающим ничего, кроме радости познания, делом. Терпимость по отношению к тем, кто ищет собственные пути, создание такой идейной среды, в которой можно свободно мыслить, культ ориентации на научные ценности - таковы были особенности челпановского питомника талантов. Среди тех, кого он пестовал, впоследствии оказались предавшие своего учителя. Но это не умаляет исторической значимости его вклада в развитие психологической мысли в России.

Главным же центром разработки проблем экспериментальной психологии стал созданный в Москве Челпановым на средства известного мецената С.И.Щукина Институт экспериментальной психологии. Было построено исследовательское и учебное заведение, равного которому по условиям работы и оборудованию в то время в других странах не было. (Официальное открытие института состоялось в марте 1914г.)

Обладая большим организаторским и педагогическим талантом, Челпанов приложил немало усилий для обучения экспериментальным методам будущих научных работников в области психологии.

Именно ему русская психология обязана тем, что в ней возникла самая крупная за всю историю научная школа. Экспериментальное изучение сознания, его явлений и функций -таково было кредо школы.

У прежних московских профессоров, читавших лекции по психологии и много писавших об ее проблемах, эксперимент не был в чести. Их занятия этой областью знаний отличались умозрительным философским уклоном. Их общение в московских домах и их публикации вращались вокруг вопросов о природе души, свободе воли, границах знания, материальном и духовном и т.п. По свидетельству одного современника, заседания Психологического общества порой затягивались до часу ночи, но и тогда заядлые спорщики отправлялись в ресторан “К Тестову”, где их горячие дебаты продолжались с удвоенной силой, причем на одном из таких ужинов был поставлен на баллотировку вопрос о бессмертии души и “решен в положительную сторону большинством против двух”.

Что же касается Челпанова. то его подвигала идея на внедрение научных стандартов в изучение психической реальности, с тем чтобы знание о ней добывалось не в дебатах на собраниях или на журфиксах, а в лаборатории, под строгим контролем эксперимента и индуктивных методов. Конечно, он здесь не был оригинален. Делая задолго до создания собственного института обзор состояния экспериментальной психологии за первую половину 90-х годов, Челпанов писал: “У нас при Московском университете имеется "психологический институт", устроенный на частные средства по западноевропейскому образцу”.

При организации эксперимента Челпанов продолжал отстаивать как единственно допустимую в психологии такую разновидность эксперимента, которая имеет дело со свидетельствами наблюдений субъекта за своими собственными состояниями сознания. Иначе говоря, решающее отличие психологии от остальных наук усматривалось в ее субъективном методе. Сам метод претерпел в работах западных психологов изменения и это отразилось на позиции Челпанова, неизменно находившегося в курсе мировой психологической литературы.

В 1917 г. институт начал издавать печатный орган “Психологическое обозрение” (под редакцией Г.И. Челпанова и Г.Г. Шпета). Первый выпуск открывался программной статьей Челпанова “Об аналитическом методе в психологии”. По этой статье нетрудно судить о программе, которая предлагалась институтом на великом историческом переломе. Теперь Челпанова не устраивала даже вюрцбургская школа, которой он недавно курил фимиам. Он подвергает критике мнение Аха и Марбе о том, что нельзя считать исследование психологическим, если оно не использует эксперимент, ведь сам эксперимент базируется на первичных понятиях. Они существуют априорно как элементы идеального знания, обладающего абсолютной, аподиктической достоверностью. Извлечь эти элементы можно только из внутреннего опыта путем их непосредственного усмотрения. Это и есть аналитический метод, который должен лечь в основу всех видов конкретного психологического исследования - экспериментального, генетического и т.д.

Челпанов отмечал сходство предлагаемого им метода с феноменологией Гуссерля. Так завершилась его эволюция в качестве эмпирического психолога. Сперва он пропагандировал вундтовский эксперимент, затем - данные вюрцбуржцев, сделавших упор на внутренней активности и внечувственности мышления, и, наконец, главную задачу психолога он увидел в том, чтобы “очистить” сознание от влияния используемых в экспериментах стимулов (физических и вербальных), с тем чтобы созерцать образующие его начальные сущности.

Стремление к предельной отрешенности от реальности, от суетного мира, где происходили события, взрывавшие до основания прежние социальные порядки, - такой была в 1917 г. позиция не одного Челпанова. В этом же году С.Франк выступил с книгой “Душа человека”, полной близких феноменализму размышлений о том, что лишь изнутри открывается человеку глубина бытия. Л.Лопатин в 1917 г. опубликовал статью “Неотложные задачи современной мысли”. Эти задачи он усматривал в том, чтобы покончить с “неисправимым” натуралистическим мировоззрением и спасти веру в бессмертную душу.

В течение десятилетий русские идеалисты отвергали детерминизм во имя независимой ни от чего внешнего духовной активности субъекта. Достойным человека они считали лишь один ее вектор - самоуглубление. Это сопрягалось с социально-идеологической концепцией, по которой путь к новой России пролегает через переустройство души, ее внутреннее совершенствование.

Научная и педагогическая деятельность Челпанова, к сожалению, прерывается в 20-е годы. После революции судьба его складывается трагически. В 1923 г. его изгоняют не только из университета, но и из созданного им Психологического института, причем инициаторами его ухода становятся его же бывшие ученики и сотрудники - Корнилов, Блонский и другие, выступавшие за построение психологии на основе марксизма. Челпанов, который писал о том, что психология, как и математика, физика и другие положительные науки, должна быть вне любой философии, в том числе и марксистской, остался без работы.

Однако в первое время судьба остается еще милостивой к нему. В конце 1923 г. он начинает работу в Государственной академии художественных наук (ГАХН), вице-президентом которой становится Шпет. Работа в физико-психологическом отделении, главным образом в комиссии по восприятию пространства, привлекает Челпанова возможностью продолжения его научной работы по изучению пространства, которая была начата им еще в Киевский период. В этот же период Челпанов читает цикл научно-популярных лекций по психологии в доме ученых о истории и основных психологических школах, существовавших в начале века. Последняя книга Челпанова была опубликована в 1927 г. Его надеждам на дальнейшую работу не суждено было сбыться.

Естественно-научная ориентация психологии Отличную от идейной линии Челпанова позицию занял профессор Новороссийского университета (Одесса) Н.Н. Ланге (1858- 1921). Именно он в те годы выступал как главный оппонент Челпанова. Ланге приобрел известность не только в России, но и на Западе своими экспериментальными исследованиями восприятия, сформировав концепцию его стадиальности (фазовости).

Предполагалось, что образ воспринимаемого предмета складывается постепенно. Всякое ощущение начинается с “простого толчка” в сознании, затем осознается род раздражителя (цвет, звук, поверхность), форма предмета, его место в пространстве. Ланге разработал моторную теорию внимания, согласно которой движение рассматривалось как условие, не только сопровождающее, но и улучшающее восприятие. Двигательный компонент считался представленным и в процессах мышления. Воля же - это импульс, предшествующий любому сознательному движению, этот объективный импульс не осознается субъектом. Осознается лишь само движение в виде сопровождающей его суммы “обратных ощущений”, идущих от мышц. Следуя Сеченову, Ланге считал двигательные реакции организма первичными по отношению к внутренним психологическим актам. Основная функция психики, согласно Ланге, “круговая реакция”, включающая центростремительный ток. Иначе говоря, из работающей мышцы в мозг непрерывно идет сигнал, сообщающий организму о достигнутом результате.

Ланге критиковал Челпанова за его страстную защиту субъективного метода, в том числе и того нового варианта этого метода, который предложила вюрцбургская школа психологии мышления. Ее данные, утверждал Челпанов, доказывают, что активность мышления не требует чувственной основы в виде ощущений. “А это, - писал Челпанов, - служит подтверждением того взгляда, что душа может не только действовать, но и существовать независимо от тела”.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11